|
Вот еще из книги Ольги Бутановой "Расскажи мне, Свирь", где профессионально оформлено в виде рассказа:
У одной женщины арестовали мужа. Его арестовали ночью, как водилось в те далекие времена, – подъехав на черной машине без света фар в тишине деревенской улицы. Но еще до того, как скрипнуло крыльцо и затопали, та женщина поняла, что ордер на арест выписан в их дом, потому что дворовый пес Трезор залаял громче других собак в округе.
Итак, Степана арестовали, а он, чтобы утешить свою жену, сказал ей, что скоро вернется – дескать, вины за мной нет, совесть чиста, народная власть справедлива и разберется, кто тут враг, а кто нет. Снял с гвоздя свою фуражку и вышел под конвоем. А Зинаида, так звали женщину, всю ночь проплакала и места себе не находила, даже не в силах была прибраться в доме после обыска, а когда утром с опухшим лицом отправилась все-таки на работу, то шла с опущенной головой, чтобы не встречаться ни с кем глазами. Но прошел и день, и два, и три, и никто ей ничего не говорил, хотя смотрели односельчане испуганно; и то сказать, арест мужа дело серьезное, ну а что касается самой Зинаиды, так ведь она простая уборщица, какой с нее спрос. К тому же месяца через три после того, как забрали Степана, Зинаида по вечерам вообще перестала выходить из дома – накормит детей, проверит уроки – и спать. Можно сказать, все прежние знакомства оборвала. А только примечает соседка, не спит Зинаида по ночам. Все с кем-то переговаривается за стенкой, негромко так, деловито, вполголоса. Будто обсуждает какие-то житейские дела. При этом то половица тихонько скрипнет, то ведро в сенях брякнет. И соседке это совсем даже не безразлично – не потому, что любопытство берет, а потому, что жалко Зинаиду, которая ей, между прочим, дальняя родственница. Как-то раз, заслышав в очередной раз голоса за стенкой, Елизавета (соседка) не выдержала и, накинув поверх ночной рубашки доху, осторожно выбралась на крыльцо со своей стороны дома. Дошла до калитки, перегнулась через плетень и пытается разобрать, что там у Зинаиды. Только ничего не видно, зато слышно, как в густом туманном воздухе скрипит колодезный ворот, шуршат по песку чьи-то шаги и едва слышно стукает щеколда. И пес Трезор не лает, а только слабо позванивает цепью и дружелюбно так поскуливает. Утром, завидев вывешенное во дворе белье, Елизавета постучалась к Зинаиде и без лишних предисловий спросила, не тяжело ли той по ночам с ведрами ворочаться да у корыта стоять. «Ой, Лизонька, тяжело, – отвечает Зинаида, – да ведь теперь мне снова Степан помогает. Он уж неделя как начал нас навещать – охранник-то в изоляторе оказался из местных, разрешает ему тайком уходить домой, вот он из райцентра туда-сюда на лесовозах и мотается. Бледный такой, исхудавший, на лице синяки и кровоподтеки, даже обуви на нем никакой, единственные сапоги, и те отобрали». Ой, что ты такое говоришь, не верит своим ушам Лизавета и начинает как-то растерянно озираться по сторонам. И видит у самой двери на гвоздике служебную фуражку Зинаидиного супруга. Он работал в лесном хозяйстве егерем. А та перехватывает ее взгляд и поясняет – мол, только фуражку Степану почему-то оставили, он ее вчера здесь и забыл. Уж очень по деткам скучает, все стоял у их кроваток, по волосикам гладил, а потом заплакал и ушел не попрощавшись. Ты только, попросила Лизу Зинаида, о Степане-то никому не сказывай, а то его опять арестуют и уж тогда никакие знакомые охранники не помогут. Родственница ушла, а вскоре стала уговаривать Зинаиду сходить за речку Оять к одинокой и древней гадалке. Спроси, говорит, ее, что ждет Степана. Все-таки в заключении сидит. Баба Нюра достала из сундука завернутую в тряпицу книгу и узелок с камушками, наложила на книгу ладонь и долго шептала разные непонятные слова, а камушки высыпала на скатерку, они оказались старыми, уже сморщенными бобами, и пересчитала. Потом опять пошептала и стала складывать фигуру – пять бобов в голову, четыре на сердце и восемь в ноги, да вдруг застыла с непроницаемым лицом и как заворчит: «Не знаю, не знаю, зачем ты только ко мне и явилась. Говори
|